— Вперед! — приказал я. — Где там нас Анка с тачанкой ждет?

— А я почем знаю? — пожал плечами Петька. — Эту часть плана ты с Анкой и прорабатывал, когда она тебя посещала. Я отвечаю только за то, чтобы санитара подпоить, напильники пронести и помочь тебе до стены добраться. Ты что, Василий Иваныч, не помнишь, где с Анкой договорился встретиться? Может, не надо было тебе бежать? Может, тебе все-таки долечиться следует?

— Но-но! Вот поколют тебе уколы, как мне, посмотрим, как ты соображать будешь, — выкрутился я. — Лезем через окошко, а дальше…

Поодиночке мы выбрались из окошка, с огромным трудом вытащили за собой, как Винни-Пуха из норы Кролика, Галину. И оказались на глухой, тупиковой улочке. Заборы, заборы… покосившиеся плетни. Где-то квохтали куры, старушечий голос дребезжал:

— Цыпа, цыпа…

— И где Анка? — удивленно спросил, посмотрев вправо-влево, Петька.

— Здесь… — наугад ответил я. — Где-то… рядом… То есть, подальше. Не возле больницы же ей стоять! Это подозрительно будет. Кстати, ты точно не знаешь, где мы с ней договорились встретиться?

Петька тревожно глянул на меня.

— Это я так — на всякий случай, — отговорился я. — Ну пошли скорее, чего ждать!

— Быстрее, а то хватятся! И поймают! — пискнул Галина.

— Да не каркай ты, ворона! — рявкнул на него Петька.

— Не кричите на меня! Я от криков впадаю в беспокойство! У меня тогда склероз обостряется!

— Сам заткнись!

— Василий Иваныч, а чего он обзывается?

— Ворона! Ворона! Ворона! — Ой!

Галина вдруг схватился за голову и зашатался.

— Не на-адо… — простонал он. — Только не это… — I И рухнул навзничь.

— Чего это он? — изумленно пробормотал Петька.

— У него, понимаешь, сложное расслоение личности, — объяснил я, сам удивленный внезапной переменой в поведении своего соседа по палате. — Он постоянно забывает свой диагноз.

— Кар-р?

Галина приподнялся с земли. Помахивая рукавами рубахи словно крыльями, искоса посмотрел на нас, наклонился, склевал с земли какую-то былинку и печально повторил:

— Кар-р…

— Ну так и есть… — скривился я. — Зачем ты на него кричал? Зачем называл его вороной! Вот теперь, пожалуйста, получите!

— Кого?

— Ворону!

— Е-мое… На хрена мы его с собой взяли? И что теперь с ним с таким делать? Слышь, ты… птичка… — обратился он к преобразившемуся Галине. — Лети-ка обратно в больничку!

Не удовлетворившись словесным оформлением приказа, ординарец развернул Галину к стене и посредством пинка придал ему ускорение.

— Кар! Кар! Кар-р! — запротестовал Галина. — Ка-а-а-ар-р-р!

— Да не трогай его! — зашипел я, оттаскивая Петьку от несчастного сумасшедшего. — Пусть тащится за нами!

— Попалит он нас! Местные тут же в больницу нажалуются, по нашим следам вышлют санитаров! И Анки еще нигде не видно…

— Будем делать вид, что он не с нами, — приказал я. — Вперед!

И мы побежали по улице. «Если я — это Чапаев, а Чапаев — это я, — размышлял я по дороге, — значит, я все-таки должен помнить, где мы с Анкой договорились встретиться. Ну где-то в подсознании должно остаться это воспоминание… Итак, попытаемся сосредоточиться и припомнить…»

Однако сосредоточиться у меня не получалось. Как быстро мы ни бежали, Галина, размахивая «крыльями», не отставал. На нас уже, понятное дело, оглядывались случайные прохожие; еще и потому оглядывались, что «ворона», мчась за нами, не забывала время от времени оглушительно каркать и поминутно гадить; причем делала это совершенно по-птичьи — мизерными порциями и в самых неподходящих местах.

А мне не осталось ничего, кроме как принять мудрое решение: задумав отдаться во власть подсознанию, я закрыл глаза и бежал вслепую. Правда, когда я в третий раз протаранил уличный фонарь, понял, что такой способ не подходит.

— Петька! — простонал я, потирая лоб. — Меняем план. Выбираемся из города без Анки.

— Василий Иваныч! — закричал Петька, отбиваясь от Галины, который возомнил себя не простой вороной, а ученой и отчаянно стремился усесться ему на плечо. — Опять провалы? Забыл, что ли? В городе комендантский час! Впускают и выпускают только по пропускам! А тачанку Анки проверять не будут, на то и рассчитано. Тебя же здесь каждая собака знает! Город гордится тем, что у них на излечении находится легендарный комдив! Патруль накроет! Санитаров вызовут! Снова в психушку упекут! Слыхал, что Огоньков говорит? Твое здоровье принадлежит революции!

— Город большой?

— Этот-то? Порядочный.

Я огляделся. Надо было что-то придумать. Где нам искать Анку? Как мне, дьяволово семя, вспомнить, место встречи? Как зарыться в подсознание? Мой взгляд неожиданно наткнулся на вывеску через дорогу. Трактир! И тут — не знаю, каким образом, — но в голове моей первый раз за долгую жизнь родилась мысль: надо напиться! Вначале я испугался неожиданного этого импульса, а потом пришло и объяснение — именно таким способом мое сознание уступит место подсознанию!

— Туда! — указал я.

— Не время сейчас, Василий Иванович! Ой, не время! Я тебя знаю, тебе бы только первую рюмку тяпнуть, а потом такое начнется!

— Кар-р!

— Заткнись ты, кобыла сивая!

— Иго-го!

— Надо скрыться с улицы! — воскликнул я. — Народ же собирается! А этот ненормальный снова переменил диагноз — он уже роет копытом землю и ржет!

— Иго-го! — Не надо в трактир, Василий Иваныч, родненький! Ведь от города камня на камне не останется! Вообще-то я не пью. На службе употреблять категорически запрещено. А дома, в родной преисподней, как-то не принято глушить скуку спиртным. Ну пару чашек адского пунша для расслабона — и все. Не больше. А здесь…

Что-то странное происходило со мной. Как только я сделал первый шаг к трактиру, меня потащило вперед со страшной силой, будто прицепленного к мощному паровому двигателю. Какое бегство! Какая Анка! Мне сейчас больше всего на свете захотелось выпить один за другим пять шкаликов, потом набить кому-нибудь морду, потом опять выпить… Подсознание успешно пробудилось, но то место, где мы договорились встретиться с Анкой, я не вспомнил. Зато ясно представилось, как ослепительно приятно сейчас будет опрокинуть стопку, закусить куском селедки или вареной бараньей печенкой с хреном, выпить еше стопку, похлебать солянки, и еще стопку… А у трактирщика, наверное, аппетитная морда с налитыми щеками, по которым так и тянет врезать кулаком. А песни! Как хорошо сейчас затянуть что-нибудь печальное и чтобы кто-нибудь сидел рядом, подпевал, отбивая такт пивной кружкой по столу и заливаясь слезами… А потом — непременная драка в увеличенном масштабе. Поднять бунт… Захватить мосты, почту и телеграф… И, конечно, поквитаться с паскудным доктором. Как он посмел, жидкий анализ, мне уколы в пятую точку прописывать?!

Приступ мгновенного страха скрутил меня. Началось! Моя бесовская личность уже сливается с личностью бесноватого комдива! Адские пределы! Мама дорогая! Родная бабушка Наина Карповна! Помогите! Я бес, а не человек, и все человеческое мне чуждо! Я бес! Бес!

— Василий Иваныч! — Петька сам чуть не заплакал, когда увидел, как я самоотверженно борюсь с самим собой перед дверью трактира. Как таскаю себя за грудки и луплю по бокам, как правая моя рука уже открывает дверь, а левая отцепляет пальцы правой от дверной ручки.

Полный бедлам! А тут еще и Галина прыгает вокруг, ржет, игогокает и требует, чтобы его немедленно взнуздали. Лягает Петьку и, за неимением хвоста, хлещет его подолом рубашки.

— Отстань, собака страшная! — истерически выкрикнул мой ординарец.

— Иго-го… Ой! Гав!

— Я бес! — заорал я и с такой силой двинул себя кулаком по макушке, что упал.

Наваждение исчезло. Я снова стал самим собой. Ну относительно, конечно… От греха подальше я отполз, загребая руками, от трактира как от опасной, засасывающей воронки. Стараясь не смотреть на собравшуюся гогочущую толпу, поднялся на ноги. Петька, который от позора не знал куда и деваться, завернулся в белый больничный халат. Только Галина, обретший новую манию, деловито обнюхивал стенку трактира и уже поднимал заднюю лапу… то есть ногу…