— Вот тебе! Вот тебе, дьявольское семя! — вращает ручку. А изувеченная шарманка ужасно хрипит:
— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-ху-стин… Авх-х-х-хустин… — словно вследствие потрясения приобрела украинский акцент.
— Выключите музыку-у-у! — зашелся в отчаянном вопле Черный Барон.
— Сволочь… — плакал Филимон, силясь выбраться из-под массивного дивана. — Додумался… прервать род Барона в самом начале… Адольф, помоги!
— Что я могу сделать?
— Сделай хоть что-нибудь!
— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-ху-стин… Авх-х-х-хустин…
— Я тебе покажу, как менять ход истории, венская сосиска! Я тебе покажу, как Ленина убивать!
— Нихт ферштейн Ленин! Майн либе… Капут! Капут!
— Дедушка-а-а! Отпусти пожилого человека, изверг! Выключите музыку!
— Какой же это, ваше превосходительство, дедушка? Он вам по меньшей мере пра-пра-пра-пра-пра… В общем — предок.
— Адольф, брось пререкаться! — Да я…
— Ах-х-х… майн либе Авх-х-х-хустин… Авх-х-х-хустин… Авх-х-хустин…
Черный Барон свалился с трона. Длинное тело его, словно став полужидким, неумолимо расплывалось на быстро обугливающихся коврах. Действительность вокруг нас меркла, вспыхивала и снова меркла. Панически суетящиеся на площади легионеры стали вдруг бесплотными, как отражения в темном стекле… В густо-чернильном небе перекатывались ослепительные молнии. Вот как происходит перелом истории! Только что был всемогущий Барон — и сейчас не станет всемогущего Барона! Как только садистски уничтожаемый серафимом шарманщик окончательно отдаст концы, Черный Барон исчезнет из этого времени, как будто его и не было никогда. Впрочем, почему это «как будто»?
— Адольф, посмотри на меня!
Я повернулся к Филимону. Страшно бледное его лицо исказилось от невероятного напряжения. Он развел руки — между ладонями возник дымный шар.
— Смотри на меня!
Несчастный шарманщик в последний раз пискнул:
— Капут… — и обмяк.
Серафим торжествующе захохотал. Черная лужица, когда-то бывшая Бароном, растекалась под истлевшими останками трона.
А Филимон швырнул в меня шар. Я мгновенно задохнулся, пронизанный дымными струями. Меня подняло в воздух как осенний хрупкий лист, закрутило в невидимой воронке и…
С размаху бросило в наполненную лязгом и стонами черную пустоту.
ГЛАВА 5
В моих ушах еще звучал душераздирающий скрип насчет «Августина» и истошный вопль Филимона:
— Спаси шарманщика!!! — когда я ощутил себя на твердой поверхности.
— Интересно, как это я его спасу… — пробормотал я вслух, исключительно для того, чтобы определить, исправен ли мой речевой аппарат хотя бы для частичной эксплуатации. — И интересно, куда я на этот раз перенесся?
Темно… Ну с этим можно разобраться. Кажется, обычно в таких случаях сначала открывают, а потом протирают глаза… Ох, с каким трудом поднимаются веки… Как меня шваркнуло! Наверняка без сотрясения мозга не обошлось. Постанывая от боли во всем теле, я встал на ноги. Огляделся, пошатываясь.
Какая-то комнатка, что-то вроде вестибюля — без окон, зато с двумя дверями, расположенными друг против друга. На каменных стенах, потрескивая, горят факелы. Стоит в углу здоровенный, окованный железом сундук. В общем, довольно чистенько, скромно, но, как говорится, со вкусом. Правда, впечатление изрядно портит валяющаяся у меня под ногами груда искореженного металла.
Это ведь я сокрушил какую-то конструкцию, когда влетал сюда. Адово пекло, почем я знаю, куда меня занесло? Может быть, здешний хозяин крайне щепетилен в отношении непрошеных гостей, которые еще и умудряются появиться так, что крушат все вокруг? Может быть, эта груда железа до моего визита числилась в качестве фамильной реликвии? Я бы на месте хозяина точно расстроился.
Я нашарил в кармане колбочку и принял пилюльку. Как бы не разволноваться… Еще чего не хватало для полного счастья — так это чапаевского припадка…
— Герр Шульц! — грянул бас из-за той двери, что была ближе ко мне.
Я аж подпрыгнул. Псы преисподней, надо спешить! Стараясь не особенно шуметь, я оттранспортировал бесформенную железяку ближе к сундуку (мало того что она оказалась жутко тяжелой, она еще и с грохотом разваливалась по дороге на составные части), откинул крышку, поднапрягся… приподнял и свалил все это дело на пахнущее пылью дно сундука. Захлопнул крышку и скользнул к двери. Улизну потихоньку, отдышусь, а там уж…
Дверь распахнулась прежде, чем я успел дотронуться до нее. Продолжая двигаться по инерции, я ступил на порог и так больно ткнулся во что-то носом, что в голове у меня помутилось, а в глазах будто зажглось по бриллианту.
— Герр Шульц! — обрушилось на меня сверху.
Нет, все-таки два сотрясения мозга подряд — это слишком. Я слышал, что и при единовременной тяжелой черепно-мозговой травме могут появиться галлюцинации, но уж когда тебя шмякают со всего размаху о непонятную железяку, а через минуту угощают полноценным апперкотом, галлюцинаций точно не избежать. Вот, например, моему знакомому писателю Антону Красноглазову, упавшему с железнодорожного моста, явился дух Рабиндраната Тагора, выглядевший настолько правдоподобно, что Антон даже не испугался, а вступил с коллегой по цеху в дискуссию по поводу преимущества подземных переходов перед надземными. Уж не знаю, чем закончился спор, но к тому времени, когда подъехала машина «скорой помощи», Красноглазов уже свободно разговаривал на хинди и хвастался санитарам, что Брахма приглашал его прокатиться на поднебесной колеснице Пушпаке, добавляя на чистом русском матерном, что по этой причине на вонючую карету «скорой помощи» даже и смотреть не будет… Да что там Красноглазов с его Брахмой! Дух Рабиндраната Тагора — это совершеннейшие пустяки, понял я, когда в глазах у меня немного прояснилось.
Вот вам пожалуйста: втиснутая в подвенечное платье неописуемая помесь кустодиевской «Красавицы» и носорога, жарко дыша на меня пивом, орала в уши непонятное:
— Герр Шульц! — при этом встряхивая меня за шиворот, как пыльный коврик.
Чтобы прогнать видение, я ущипнул себя за ляжку. Галлюцинация не исчезла, а, напротив, удвоила свои усилия по вытряхиванию вместе с пылью бесовской моей души. Тогда я решился на радикальные меры и, извернувшись, цапнул чудовище за палец.
— Герр Шульц! — возмущенно завопила галлюцинация и, видимо обидевшись, отвесила мне такого тумака, что я перелетел к противоположной стене и приготовился к смерти. А что мне еще оставалось делать? Если этот монстр ощущает боль и реагирует на внешние раздражители, значит, он вполне реален. А в честной схватке мне такую громадину победить шансов никаких. И это с моей-то силой!
Но чудовище, вместо того чтобы незамедлительно покончить со мной, заволновалось пуще прежнего и, перемежая выкриком «герр Шульц!» варварскую тарабарщину, которую извергала поистине с пулеметной скоростью, принялась поднимать с пола и совать мне под ушибленный нос куски от раздавленной мною и удачно припрятанной в сундуке железной штуковины.
— Это не я! — на всякий случай отбился я от всяких подозрений. — Это так оно и было.
— Герр Шульц! — взвизгнул монстр и снова потянулся схватить меня за грудки.
Адово пекло, да оно меня все-таки убьет! В какую страшную дыру запихнул меня Филимон. Спасти шарманщика! Меня бы кто спас!
— Помогите! — что было сил заорал я.
Чудовище отступило. Получив небольшую передышку, я отполз в угол, намереваясь ускользнуть в ближайшую дверь, как только страшилище повернется ко мне спиной. Монстр, продолжая инспектировать железные останки, съехал с возмущенного тона на плаксивый, и тогда я, оклемавшись немного, разглядел, что, во-первых, напавшая на меня громадина является, скорее всего, представителем гуманоидной расы, и, во-вторых, кажется, самкой, что подтверждалось наличием монументального, как Мавзолей, зада, густого слоя грубой косметики на передней части черепной коробки, пары арбузоподобных выпуклостей в середине широченной грудной клетки, фатой и белым подвенечным платьем, эти самые выпуклости обтягивающим. Следующим моим открытием было то, что я мог понимать речь своей визави. Ну на то я и бес, чтобы понимать речь любого разумного существа, просто сначала — вследствие двойного физического и многократных моральных потрясений — не вник в особенности местного диалекта. Вроде бы она говорила на одном из давным-давно не используемых северогерманских наречий, так что, даже понимая значения слов, поначалу довольно трудно было уловить общий смысл высказывания.